Прошло восемь лет, однако гюмриец Саркис Григорян отчетливо помнит каждую минуту, проведенную им во Франции в статусе мигранта. “На этом пути пришлось приспосабливаться, молчать, отчаиваться, надеяться, добиваться побед. Все зависит от того, с какой целью ты едешь в Европу, на какой статус соглашаешься,- отметил Саркис. – Лично я уехал лечиться, и как только мое состояние улучшилось, вернулся обратно. Мне никогда не хотелось обосноваться там в статусе беженца, хотя до Франции я добрался тем путем, который знаком многим”. 

В 2011 г. врачи диагностировали у Саркиса рак лимфатических узлов. В Армении ему предложили операцию, на которую он не согласился, так как такой метод лечения не внушил ему доверия. Родственники Саркиса, которые задолго до этого переехали на постоянное местожительство во Францию, узнав о его болезни, посоветовали обратиться к европейским врачам. “Мне сказали, что там многие вылечиваются, и мне тоже может повезти. Я решил поехать по туристической путевке, так как другого варианта не было. Это был нелегальный путь, но вместе с тем единственно возможный для получения лечения во Франции,- признался Саркис. – Первым пунктом моей поездки была Италия, а первой страной, куда я должен был прибыть, - Чехия. Но до Италии я не доехал, остался в Страсбурге”.  

Во Франции нет лагерей для беженцев, есть приюты для бездомных, предназначенные как для семей, так и для одиноких мужчин. Каждый приют вмещает от 100 до 200 человек. Постель здесь не предоставляют, удобства отсутствуют. Люди должны спать в собственной одежде, утром покидать помещение в назначенный час, проводить весь день на улице и возвращаться в установленное время. Родственники Саркиса не позволили ему остаться в таком приюте. 

“Мне сказали: если ты со своей болезнью останешься здесь неделю, ты умрешь. В приют нужно было являться в 22.00 и выходить в 7.00 утра. Тебе давали карту мест, где действуют бесплатные столовые и где можно получить завтрак, обед и ужин. Эти столовые были распределены по всему городу, так что весь день уходил на перемещение с одного места на другое. Лицам, имевшим статус беженца, выдавали сухой паек, который включал в основном продукты из супермаркета с очень маленьким или даже истекшим сроком годности. Но люди были рады и этому. Они говорили: потерпим еще немного, потом будет хорошо. Оставалось только понять, что подразумевалось под “хорошо”. Может, существование за счет краж из магазинов? Хотя такой вариант был приемлем не для всех”,- отметил мой собеседник.  

Саркису посоветовали не сообщать сразу о  проблемах со здоровьем, не перечислять имеющиеся у него болезни, а попросить назначить медобследование. Ему объяснили, что это может вызвать у членов комиссии подозрение в том, что беженец говорит неправду. Во время первого же обследования у Саркиса при кашле изо рта пошла кровь. Появилось подозрение на туберкулез, однако после сдачи всех анализов подтвердился диагноз армянских врачей.  

“Я, наверное, родился под счастливой звездой. В течение недели получил 100-процентную страховку, которую предоставляют только беженцам. Если ты не умираешь, то должен ждать, пока будут сделаны все необходимые анализы. После компьютерной томографии мне сказали ждать 20 дней. Но я не мог ждать, поэтому пришлось прибегнуть к различным уловкам. Вызвали скорую – якобы я задыхаюсь. В моем случае ждать было нельзя, так как опухоль могла надавить на легкое, и я бы не дожил до утра”.     

Во Франции Саркис остался всего 8 месяцев (с декабря 2011-го по август 2012-го). С первых же дней лечения он начал интересоваться у врача, когда сможет вернуться на родину. Этот вопрос вызвал удивление, Саркису посоветовали не думать об этом и сосредоточиться только на лечении. “Мне говорили: подумай о детях. А я им отвечал: “Как раз о них я и думаю. У меня там жена и двое мальчиков. Я должен обязательно вернуться, так как армянин должен жить на своей родине”,- рассказал Саркис.

Он признался, что с целью ускорения процессов воспользовался фальшивым паспортом. “Большинство беженцев берут другие имена и фамилии. Я тоже представился наполовину армянином, наполовину азербайджанцем. Это был, пожалуй, самый постыдный шаг, на который я пошел, но другого пути для скорейшего решения своих проблем не было”.    

По словам Саркиса, во Франции законы, касающиеся одного и того же процесса, в отношении беженцев действуют иначе. “Например, беженец, который несколько раз попадался на воровстве, быстрее получил вид на жительство, чем те, кто соблюдал закон. Мне кажется, они знают, что наступит день, когда мигрантов отправят обратно. Им нужно отобрать и оставить нужные кадры, законопослушных граждан. У меня есть родственники во Франции, которые живут под чужими именами и фамилиями. И я сейчас думаю о том, что будет с ними в случае депорта. Они живут там очень давно. Что они будут делать в Армении в случае возвращения. Здесь у них ничего нет, к тому же Армения сейчас для них более чужая, чем Брюссель”,- говорит Саркис.   

Проблема депортации армянских мигрантов из европейских стран на родину очень беспокоит Саркиса. “Я видел этих людей в аэропорту, когда они покидали родину, проклиная ее, и точно так же они возвращаются обратно. Не знаю, что положительного можно ожидать от них”. 

Саркис по специальности педагог. У него трое детей. Уезжая во Францию, он оставил в Гюмри жену и двух маленьких сыновей. После возвращения в семье родилась дочь. Саркис утверждает, что армянские дети должны жить на родине, чтобы сохранить национальные ценности.  

“А какие ценности сохраняют на чужбине мои соотечественники, которые живут там, занимаясь кражами. Мне непонятно, как может муж наказать жену за то, что она вернулась домой с пустыми руками, как может мать радоваться украденному сыном флакону духов. Это позор, когда чернокожий полицейский ловит армянина на краже и, узнав его национальность, читает наставление и отпускает, потому что тот – соотечественник великого Шарля Азнавура. По большому счету это трагедия,- говорит Саркис. – За время пребывания во Франции я многое повидал, но моей единственной целью было возвращение домой. Я считаю себя счастливым человеком, так как сумел побороть болезнь, вернуться обратно, стать отцом третьего ребенка. При моей болезни продолжение потомства исключалось, но вопреки всему у меня родилась дочь. Разве не это настоящее счастье?”