В коридорах степанакертского госпиталя ждем пятерых медсестер. Они потихоньку собираются. Сперва наша беседа не клеится. Заданный ими вопрос о том, почему мы вдруг вспомнили о военных медсестрах, звучит скорее как риторический. В их взглядах чувствуется грусть, и они нехотя соглашаются говорить о том, чем занимались во время войны. Спустя 21 год эти женщины считают, что о том, что они сделали, сейчас никто уже не помнит. Историю каждой из них мы расскажем отдельно.

Лида Агабекян сперва попросила не фотографировать ее. Сказала, что не любит публичность.

В ноябре 1991 г. она только поступила на работу в хирургическое отделение степанакертской Республиканской больницы. Врач Валерий Марутян попросил Лиду собраться, так как нужно было куда-то ехать. Предупредил, чтобы дома она ничего не рассказывала. В семье было четверо девочек. Лида знала, что отец не позволит ей отправиться медсестрой на войну, поэтому ничего ему не сообщила. “А сестрам сказала: завтра уезжаю, и точка”,- улыбаясь, вспоминает Лида. Первые боевые действия происходили в Гадруте. “Когда я приехала из Гадрута, то позвонила отцу и спросила, можно ли мне придти домой”, – вспоминает Лида. Тогда ей был 21 год. Домочадцы смирились с ее решением. А отцу она сказала: в семье нет сына, считай что я твой сын.

До начала боевых действий медперсонал базировался в месте, которое находилось не очень близко и не очень далеко от поля боя. Временный медпункт организовывали за два часа, здесь даже проводили операции. Так было вначале. А потом уже был создан полевой госпиталь, персонал которого работал посменно. Лида участвовала в боевых действиях во всех населенных пунктах, за исключением Мартуни. Шуши, Бердзор, Мартакерт, Карвачар, Физули…

“Знаете, что интересно? Все, что происходило в те годы, помню, а то, что было до и после этого, – нет. Есть вещи, которые помню в деталях”,- говорит моя собеседница.

Зеленый коньяк

Слова “тяжело” и “трудно” Лида использует мало. Вместо этого рассказывает следующую историю: “В те годы мы научились пить. Помню, вышла как-то из операционной и подумала, что нахожусь в Гадруте. Врач Базян сказал нам: не оглядывайтесь, пошли. Он дал нам выпить зеленый (неочищенный) коньяк и сказал: а теперь идите спать. Было трудно, но мы как-то преодолевали трудности”.

По словам Лиды, тяжелее всего было слышать о гибели товарищей. Как-то привезли в Физули раненого. У него было легкое ранение. После того, как медсестры обработали рану, им сообщили, что в этот день погиб один из их товарищей – Пето (Петрос Гевондян, получивший в дальнейшем звание Героя Арцаха). Раненый, наверное, подумал, что мы, услышав о гибели Пето, уже не сможем работать”,- рассказывает Лида. 

“Каждая потеря отзывалась в нас болью. Но времени не было. Каждый день мы теряли кого-то из наших близких. Погиб и мой двоюродный брат. Наши товарищи, отправляясь каждый раз на дежурство, приходили прощаться с нами. В последний раз он тоже пришел попрощаться, а вскоре подорвался на мине в Кичане. Но человек такое существо, что ко всему привыкает. Я свыклась даже со смертью моего сына”,- сказала Лида и замолчала.    

Пять лет назад ее 4-летний сын умер от опухоли головного мозга. У Лиды есть еще 10-летний сын, но боль от утраты постоянно гложет ее. Рассказывая об этом, она не смогла сдержать слез. После смерти сына Лида решила больше не давать интервью. Она даже отказалась сняться в видеофильме, посвященном медицинским сестрам.

“Мне не до этого. Мы уже устали, у нас свои личные проблемы”,- сказала моя собеседница. На вопрос, от чего устали, она ответила: “От многого. Нелегко видеть, в каком положении находится сейчас люди, которые отважно сражались во время войны. Сегодня они уже не так воспринимаются, к получившим ранения уже другое отношение. Мой зять пошел на войну, а его в Прошяне убили (имеет в виду бывшего старосту села Прошян Грача Мурадяна. – Авт.). Почему? Разве он для этого воевал?”

Несогласие с настоящим

В Ереване у Лиды есть дом, но она там не живет. Любит Карабах. В жизни Лида всего добилась сама. Сегодня людям не хватает трудолюбия. Все хотят жить хорошо, но для этого нужно много трудиться. Ребята, которые воевали и остались живы, должны поддерживать друг друга, работать, а не жаловаться на жизнь, говорит моя собеседница.

“Во время войны мы были как одна семья, как братья и сестры. В те годы мы могли спать в одной палатке. Через год после войны, когда решили взять села в Шамуяне, я не согласилась остаться в одной палатке и попросила установить отдельную, хотя это были те же люди. Но они успели измениться, появились бытовые проблемы, и они стали постепенно отдаляться друг от друга. Ценности изменились”,- сказала Лида. На вопрос, что мы потеряли, она ответила: “Потеряли цвет нации. Если бы ребята, которые погибли, сегодня были живы, у нас было бы другое государство”.

В случае возобновления войны Лида готова снова отправиться на фронт. Она убеждена, что люди, которые сегодня занимают высокие посты и которые во время войны оставляли тела погибших и убегали, поступят точно так же. “А такие сумасшедшие, как мы, опять пойдут воевать, потому что у нас ничего нет”,- говорит Лида. Потом добавляет: то, что она сделала, удостоилось оценки, только вот смириться с гибелью молодых людей на передовой не может .   

“Я не признаю, когда после гибели ребят их матерям вручают медаль “За отвагу”. Никакая медаль не может успокоить боль, которую чувствует мать. Надо сделать так, чтобы потери были сведены к минимуму. Это вина каждого из нас. Я не могу смириться с тем, что наши ребята гибнут в мирных условиях. Пусть кого-нибудь и из их сыновей отправят на передовую, чтобы о них тоже сказали, что погиб  сын такого-то. Но таких случаев нет”,- отметила медсестра.

Мы вновь замолчали. Потом я поняла, что воцарившаяся тишина содержит в себе множество вопросов. “Победу мы сохраняем дорогой ценой. Вероятность возобновления войны существует каждую секунду. Но нас не так много, чтобы мы несли такие потери”, – сказала напоследок Лида. 

Фото: Акоп Погосян