В пятницу вечером девятого апреля я собирался поплавать: вышел из дома, прошел метров 50 от подъезда и увидел, что сзади меня догоняет молодой человек в медицинской маске и бейсболке. Он подбежал ко мне, достал удостоверение сотрудника ФСБ и сообщил, что в квартире, которую я снимаю, будет обыск.

Знакомство

Мы вернулись к подъезду, где меня уже ждали трое других сотрудников правоохранительных органов вместе с двумя понятыми, молодыми ребятами из Подмосковья. Я попросил следователя показать мне постановление об обыске. Он протянул листок бумаги, и те пара минут, что я его читал, были, пожалуй, самыми волнительными за всё время обыска. Потому что этот листок бумаги должен был ответить на вопрос, в связи с чем ко мне пришли. 

Не скажу, что обыск стал для меня полной неожиданностью. Я живу в России, где правоохранительные органы, призванные, в частности, оберегать народ от произвола властей, превратились в главное орудие этого произвола. Я занимаюсь расследовательской журналистикой и пишу о коррупции и связях высокопоставленных чиновников и силовиков с организованной преступностью. А раз в России почти всё государство коррумпировано и связано с криминалом, то значит, для такого государства я представляю угрозу. 

Начало постановления об обыске меня не порадовало. Решение было принято седьмого апреля судьей Басманного районного суда по ходатайству старшего следователя по особо важным делам третьего следственного отдела управления по расследованию преступлений против личности и общественной безопасности Главного следственного управления (ГСУ) Следственного комитета России (СКР) Нерюпова А. А. — Александра Анатольевича, как я узнал позднее. 

ГСУ СКР — это главное следственное подразделение России, а сотрудники управления по расследованию преступлений против личности и общественной безопасности всегда считались «белой костью» даже внутри ГСУ. Это топы среди топов: следователи этого управления должны заниматься самыми громкими делами в стране — об убийствах и крупных бандах. 

«Дело ведет ГСУ, а сопровождает его ФСБ. Значит, все очень серьезно», — успел подумать я, когда дошел, собственно, до «преступления», из-за которого ко мне нагрянула эта «элита» правоохранительной системы России. Обыск проводился в рамках уголовного дела о распространении сведений о частной жизни Ольги Сечиной, бывшей жены руководителя «Роснефти» Игоря Сечина. 

Преследование

Я мог предположить что угодно, но ни за что не догадался бы, что силовики придут ко мне с обыском из-за опубликованной пять лет назад статьи в «Новой газете». В 2016 году я написал расследование о том, как Ольга Сечина проводила время на роскошной яхте St. Princess Olga стоимостью около 150–180 миллионов долларов. Этот текст был основан на двух источниках информации: фотографиях самой Сечиной с яхты из ее инстаграма и на открытых данных о маршрутах судна. 

Статья вызвала большой общественный резонанс: ее прочитал почти миллион человек. Особенно острой была реакция самого Игоря Сечина. В августе 2016 года он подал иск ко мне и «Новой газете» в тот же Басманный районный суд Москвы. Исход этого процесса мы знали до его начала, потому что в истории России еще не было более эффективного истца, чем Игорь Сечин. Я не знаю ни одного случая, когда он проиграл бы суд. Так случилось и в тот раз: Басманный суд обязал «Новую газету» опубликовать опровержение статьи о яхте.

Одновременно с этим происходили другие события, о которых я раньше публично не рассказывал. Мне стало известно, что готовится какая-то провокация с целью придумать против меня уголовное дело. Человек, который предупредил меня об этом, посоветовал на время уехать из России. Что я и сделал. А спустя пару месяцев задержали бывшего министра экономического развития России Алексея Улюкаева — по подозрению в получении взятки от Игоря Сечина. И я решил, что раз головы тех, кто хотел посадить меня, теперь заняты другим, можно вернуться в Россию. С тех пор я забыл об этом деле. Но те, кто хотел мне отомстить, не забыли.

Оказывается, уголовное дело, в рамках которого ко мне пришли с обыском, было возбуждено еще в 2016 году. Но на протяжении пяти лет с ним ничего не происходило. Его расследование даже приостанавливалось. А в конце марта 2021 года руководство СКР его неожиданно возобновило.  

Обыск

Еще у подъезда я связался со своими адвокатами. Пока они ехали, мы поднялись в квартиру. Следователь зачитал мне мои права и представил участников обыска. Сотрудник ФСБ, остановивший меня на улице, оказался Максимом Лебединским. В медицинской маске, кепке американского бейсбольного клуба New York Yankees и с заткнутым за ремень джинсов пистолетом, он наряду со следователем руководил обыском. Второй оперативник ФСБ, Евгений Величко, выглядел как человек, которого этой команде дали для силового подкрепления на случай, если я окажу сопротивление: он был в балаклаве, скрывавшей нижнюю часть лица, бейсболке, тёмных джинсах и специальных перчатках с плотными вставками на костяшках — вероятно, чтобы было легче ломать лицевые кости. Третьим оказался технический специалист МВД Антон Пазушко — его роль состояла в том, чтобы определить, какую технику изымать. 

Если закрыть глаза на саму суть дела, то обыск прошел показательно корректно (именно «корректно», а не «законно»). Оперативники перерыли шкафы, тумбочки, одежду, грязное белье, бумаги — в общем, всё в квартире. При этом то, что у меня изъяли, никак не относится к делу, возбужденному в 2016 году. Ноутбуки, телефоны и бумажные блокноты я приобрел спустя несколько лет после публикации статьи; кроме того, сотрудники правоохранительных органов изъяли еще и технику, которая принадлежит моей девушке. На все мои замечания на этот счет следователь отвечал одинаково: «Посмотрим, разберемся и вернем». Они даже думали изъять мою фотографию с одногруппниками из Стэнфордского университета. Но затем все-таки решили, что это будет лишним, — тем более ее можно просто переснять.  

Обыск длился около семи часов. Под конец, когда у дверей квартиры и около подъезда собралось много журналистов, оперативник ФСБ Максим Лебединский стал нервничать. Он даже предостерег понятых от курения на балконе, «а то возможны провокации» (кого, интересно, он имел в виду — снайперов на крышах соседних домов?). Чтобы избежать «провокаций», к моему дому пригнали еще и усиление в виде нескольких экипажей полиции. Во время обыска Лебединский всё время созванивался с кем-то старшим, кто руководил действиями не только этой группы, но и той, что в тот же вечер обыскивала редакцию «Важных историй». 

Обыск закончился около полуночи. В это время по закону допросы запрещены. Однако, если бы я отказался ехать в Следственный комитет, меня туда все равно доставили бы — но уже против воли. Мы приехали к зданию СКР в Техническом переулке около часа ночи. Допрос длился не больше пары минут. Я отказался от дачи показаний на основании 51-й статьи Конституции («Никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников, круг которых определяется федеральным законом». — Прим. ред.). Следователь Нерюпов вручил мне повестку на следующий допрос — на понедельник, 12 апреля.

Допрос

Второй допрос продлился около часа. Следователя в основном интересовали два блока вопросов: как устроено редакционное планирование в «Новой газете» (кто готовит текст, кто согласовывает, кто принимает решение о публикации) и каким образом я получил доступ к фотографиям Ольги Сечиной в инстаграме. 

Я пытался донести до следователя Нерюпова, что редакция независимого СМИ — это не Следственный комитет: здесь нет человека, без визы которого не может быть принято ни одно решение, что все тексты обсуждаются на планерках и решения о том, стоит ли публиковать историю, принимаются коллегиально. Кроме того, я объяснял следователю, что фотографии в инстаграме Ольга Сечина добровольно публиковала для тысяч своих подписчиков и любой из них имел право показать их мне. 

Не знаю, какое впечатление произвели мои ответы на следователя Нерюпова. Полагаю, что никакого, потому что у меня нет никаких сомнений, что это дело направлено на меня и на редакцию «Важных историй». Еще я считаю, что у этого дела есть очень высокопоставленный заказчик, учитывая какие силы СКР и ФСБ брошены на расследование публикации нескольких фотографий из инстаграма Ольги Сечиной. 

Кто этот заказчик, мне сказать трудно. За неполный год существования «Важные истории» успели опубликовать много резонансных расследований: например, о бывшем зяте Владимира Путина Кирилле Шамалове, о связях первого замдиректора ФСБ Сергея Королева с лидерами преступных группировок, которые обвиняются в убийствах и похищениях людей, и, наконец, о том как компания «Роснефть» купила долю в итальянском шинном гиганте Pirelli. В начале марта 2021 года «Роснефть» подала в суд на редакцию «Важных историй» и автора последнего расследования Романа Шлейнова. А через три недели, как мы теперь знаем, было возобновлено уголовное дело пятилетней давности, в рамках которого ко мне пришли с обыском.

Я почти 15 лет пишу о том, как работают (вернее, не работают) правоохранительные органы России. Я прекрасно понимаю, что мой статус свидетеля в этом деле временный — рано или поздно он, скорее всего, сменится на подозреваемого и обвиняемого, какие бы доказательства в свою защиту я ни приводил. Как и подавляющее большинство граждан России, я не верю суду и думаю, что, если высокопоставленный заказчик поставит перед любым российским судьей задачу доказать, что Земля плоская, российский суд с этой задачей блестяще справится, использовав в качестве доказательств, например, материалы инквизиционного процесса над Джордано Бруно. 

Единственный способ защиты, на который я могу надеяться, — это общественная поддержка. Иногда она работает, как показало дело против моего коллеги журналиста Ивана Голунова. Поэтому я очень признателен всем, кто меня поддерживает, и прошу вас не останавливаться. Заказчикам этого дела нужна тишина, а наша задача состоит в том, чтобы не дать ему стихнуть.

Важные истории