С разрешения начальника управления по уголовно-исполнительным учреждениям Министерства юстиции РА корреспондент “Hetq” посетил УИУ “Нубарашен”, где в одном из следственных кабинетов взял интервью у содержащегося 18 лет в тюрьме, приговоренного в 1996 г. к смертной казни (с 2003 г. – к пожизненному заключению) бывшего рядового, солдата Артура Мкртчяна.  

Хочу попросить Вас рассказать немного о себе, о детстве, о семье…

Детство осталось очень далеко… У меня такое ощущение, что я родился и вырос здесь. Любая вещь ассоциируется с этой тюрьмой, с этими решетками, с этой несправедливостью… Детство, то, что я когда-то жил на свободе, воспринимаются как сон.  

Когда я изучала в судебном архиве уголовное дело, у меня возникли те же вопросы, что и у автора фильма “Преступление и наказание” Арутюна Мансуряна. Почему, например, Вы вместе с Вигеном не спустились в воинскую часть? Почему Вы убежали, а Виген остался?

Я не мог спуститься с Вигеном, потому что когда Виген ушел (Виген Цатурян – один из шести находившихся на охранном пункте солдат, который остался в живых и на основе постоянно менявшихся показаний которого было построено дело.- авт.), я еще был с ними (с приехавшими на белой “Ниве” тремя незнакомцами из Военной полиции, которые, по словам Артура, и убили пятерых солдат. – авт.). Потом они сказали, что отвезут меня в Айрум. Я даже не знал, что в Айруме есть отделение Военной полиции. Убегая, я захватил с собой оружие, из-за которого потом возникли проблемы. Увидев устроивших пирушку на берегу Севана крестьян, я попросил у них немного хлеба и воды. Один из них взял у меня оружие и сказал, что больше не отдаст его мне. Я объяснил, что должен сдать оружие. Они-то вместе с оружием и сдали меня в полицию. В уголовном деле все это есть. Даже неграмотный человек, изучив дело, убедится, что меня осудили по абсурдному обвинению. Многое понятно, многое непонятно. Но ведь прокуратура как раз для того и существует, чтобы проливать свет на темные пятна. 

О белой “Ниве” Вы говорили и в суде. Почему эта версия не была рассмотрена, почему не было проведено дополнительное следствие, ведь Вы сообщили, что на охранном пункте находились незнакомые Вам люди?

Мне кажется, они уже знали об этом. Вначале пытались устранить, а не задержать. Были моменты, когда при виде меня они стреляли. В задержавшей меня поисковой группе были двое, которые пришли поблагодарить меня. Они сказали, что из моих показаний узнали, по каким местам я прошел, говорили, что я не открыл огонь и не оставил их детей сиротами. Я ответил, что у меня не было намерения стрелять даже в ответ на их стрельбу. Моей целью было добраться домой… Я мог спокойно перейти границу, но мне хотелось домой. Я искал спасения… Хорхоруни сказал: не стреляйте, это не он, он нужен нам живым. Однако по части незнакомцев никакого расследования не провели. Я говорил: невозможно, чтобы у вас не было картотеки, покажите мне фотографии ваших сотрудников, я их опознаю.   

Разговоры о торговле оружием, незнакомцы… Как Вам кажется, почему незнакомцы оставили Вас в живых, если именно они, как Вы утверждаете, расстреляли пятерых солдат?

Тогда я не думал, что им нужен был козел отпущения. Однако система не могла приписать эти убийства азербайджанцам, поскольку азербайджанская сторона потребовала бы провести международное расследование.

На Ваш взгляд, почему солдаты были убиты? У Вас есть ответ на этот вопрос?

Это было связано с торговлей оружием. Вместе со мной задержали еще около 40 человек. У Хорхоруни были данные о том, кто должен был купить это оружие… Меня заставляли написать, что вместе со мной в убийстве солдат участвовали и другие солдаты, поскольку они понимали, что это не могло быть делом рук одного человека. А если я сейчас назову конкретные имена покупателей оружия, суд посчитает это новым обстоятельством? Я не верю этой системе.  

А кто втянул солдат в торговлю оружием?

Не знаю… Со мной на связи был Эмиль (Эмиль Матевосян – один из пяти убитых на охранном пункте солдат. – авт.). Через несколько лет я узнал из прессы, что в те годы исчезло 10 тысяч единиц оружия.  

Бывший военный прокурор Гагик Джангирян встречался с Вами. Когда это было и о чем вы говорили?   

Меня уже приговорили к смертной казни. Присутствовали я, Джангирян и его телохранитель. Военный прокурор спрашивал о крупных суммах, о наркотиках – мол, почему не рассказываешь, кто этим занимался? Я ему ответил: ты за это деньги получаешь, если я все расскажу, тогда для чего ты занимаешь свой пост? 

В Военной полиции Вы и Ваш брат подверглись насилию. В суде Вы заявили об этом…

Дело даже не в заявлениях. При изучении  материалов предварительного следствия у судьи должен был возникнуть вопрос: для чего его брата доставили в Военную полицию и держали там, если он не является ни свидетелем, ни подозреваемым по этому делу? Хотя суд признал, что в отношении Вигена было применено насилие… Когда надо было, они признавал факт избиения, но все равно никакого следствия не провели, никого не привлекли к ответственности за применение насилия.

После того, как я опубликовала статью, пришел отклик от одного из бывших корреспондентов программы “02”, который рассказал, что видел в кабинете Хорхоруни солдата, обвинявшегося в убийстве пятерых сослуживцев, а также как начальник Военной полиции лично его избивал. Что Вы помните о тех днях?

Меня 14 дней держали в помещении один на два метра. Все эти 14 дней с меня ни на минуту не сняли наручники. Были полицейские, которые чувствовали себя там хозяевами, для них было неважно, за что ты там находишься. Однажды мне сделали инъекцию, и после этого, помню, начались страшные боли. У меня болели все кости, я испытывал ужасную боль даже от легкого прикосновения.  

Артур, а когда Вы пришли в себя, написали какую-нибудь жалобу, заявление?

До своего задержания я не знал, что можно писать жалобы, заявления. Когда меня доставили в тюрьму, то поместили в помещение под названием бокса. Там я увидел скамейки, обрадовался, подумал, что смогу на них спать. Когда надо было, меня забирали на допрос в Военную полицию. В последний раз, когда меня туда доставили, я увидел своего брата, который, сидя, рыдал. Когда меня только задержали, я через раздатчика пищи послал брату записку, в которой написал, что не я убил солдат. За эту записку передавшего ее работника, можно сказать, уничтожили. С людьми так не поступают. С братом поступили так же.   

Как Вы дали самопризнательные показания? После чего Вы согласились их подписать?

Это все было написано заранее, оставалось только подписать. Меня сломали с помощью моего брата.

Я изучила много военных дел и установила одно обстоятельство: охранные пункты остаются в основном без контроля. Почему в тот день шестеро солдат были одни?  

Командного состава не было. Все были прошедшие арцахскую войну ребята. Их уговорили остаться в части. К нам из села часто поднимались крестьяне, которые интересовались: ну что, все в порядке? И опять спускались в часть.    

По военным делам наказывались в основном рядовые, а командиры получали 1-2 года условно и избегали ответственности.

Любое совершенное в армии преступление обусловлено отсутствием должного контроля. Армию 96-го года и сегодняшнюю армию трудно сравнить. Несколько дней назад от азербайджанской пули погиб солдат. Его представили героем, что показывает, насколько отстала наша армия. Он выполнял возложенную на армянского солдата миссию, и либо мог умереть, либо вернуться. Так и должно быть, это обычное дело.  

Вы уехали из дома в 18 лет и должны были вернуться в 20-летнем возрасте. Однако прошло 18 лет, а Вы так и не вернулись домой. Расскажите о Вашей борьбе. 

Вначале я вел борьбу только по тем вопросам, которые касались моего дела, боролся за справедливость. Своей первой голодовкой я потребовал подвергнуть меня детектору лжи, на что, однако, не отреагировали. Потом я стал писать жалобы во все инстанции, представлял факты. Я превратился и в осужденного, и в следователя, и в защитника. В последние годы стал уже объявлять голодовки против системного беспредела. 

14 из 105 пожизненно заключенных являются вашими сокамерниками. Это бывшие солдаты, которым тогда было по 18-20 лет.

Я помню себя в том возрасте. Помню, когда я пришел, работники и заключенные спросили: почему привели сюда этого ребенка? Солдат видит в офицере не помогающую ему личность, а карателя.  

В фильме Арутюна Мансуряна есть кадры, когда ты, слушая приговор суда, закрываешь глаза. Помнишь, что было потом, что ты испытывал?

Я не только закрыл глаза, но и как будто усмехнулся. Когда меня забрали отсюда в суд, то впервые надели на меня наручники. Работники со стажем сказали: это значит, что будет вынесен приговор о смертной казни. В совещательной комнате составление этого пространного приговора длилось всего десять минут. То есть приговор был вынесен заранее.  

Как вы жили в первые годы после вынесения смертного приговора?

Мы хотя и знали, что по закону смертную казнь не приводят в исполнение, но мы видели, как люди умирают от болезней, от голода. Вы можете представить, чтобы человек умирал от голода? В тюрьме умирали.   

Продолжение следует 

На снимке: слева солдат Артур Мкртчян в 19 лет, Артур Мкртчян в 37 лет (18 лет в тюрьме “Нубарашен”), Серж Аветисян – в настоящее время судья Кассационного суда РА, вынесший Артуру смертный приговор (после этого приговора указом президента РА от 15 августа 1997 г. Аветисян был назначен председателем судебном коллегии по военным делам Верховного суда РА, заместителем председателя Верховного суда РА)