В пространственной неопределенности толстых слоев розового и оранжевого, резкими, но в то же время легкими движениями мастихина по полотну растекается светло-желтый цвет обжигающего песка пустыни, затем появляются оттенки темно-синего и красного... Стоя за спиной художника, смотрю на изображение: обычный дом из потускневшего туфа на гюмрийской улице с сохранившимися на ней старыми каменными плитами. Пожалуй, начиная именно с этого момента обозначается граница между художником и простым смертным: в этом диапазоне художник видит нечто большее или просто невообразимое.

Первая встреча с грузинским художником с армянскими корнями Тенгизом Микоянцем состоялась в ноябре 2022 года в Гюмри, в рамках организованного для молодых художников 9-го международного сбора на пленэре “Цвета Минаса”. Следующая встреча была уже в мае 2023-го в Тбилиси. Тенгиз говорит на армянском с грузинским акцентом, иногда переходит на русский, чтобы более плавно выразить мысль. Родился он в 1964 году в городе Хашури региона Шида Картли, в семье Сергея и Аси Микоян. В те годы армянские школы действовали только в Тбилиси и Батуми. 

“Если бы в Хашури была армянская церковь, то обязательно действовала бы армянская воскресная школа, и я бы сейчас мог читать и писать на армянском языке. Где церковь, там армянскость. В последнее время я постоянно думаю о том, что нужно выучить армянские буквы, но из-за возраста, наверное, уже не получится”. Тенгиз на несколько минут замолкает, потом продолжает: “Знаешь, в действительности в селе Сурами у нас была армянская церковь, но потому ее у нас отняли и превратили в грузинскую”. Тенгиз говорит о построенной в 18-ом веке в Сурами церкви святого Геворка. В начале 20-го века местные армяне  обратились к властям с просьбой восстановить церковь, однако никакого ответа не получили. А спустя некоторое время церковь у армян отняли и передали грузинской православной церкви.

“Мои дедушка и бабушка были беженцами из Эрзрума и Муша. Я очень любил бабушку со стороны отца, от которой и унаследовал основные черты своего характера. Бабушке Ареват (Аревак) было три года, когда турки вырезали в Муше армян. Она стала сиротой, но благодаря людям, которые собирали оставшихся без родителей детей, бабушка очутилась в Америке. Несколько лет она жила в американском детском доме. А когда армянских детей спросили, кто хочет, чтобы их усыновили армянские семьи, моя бабушка подняла руку. Ее удочерили проживавшие в Сочи Мадиляны. В новой семье детей не было, и казалось, что новые родители должны были всю свою любовь дарить удочеренной девочке, Однако моя бабушка не прижилась в этой семье, тем более, что после удочерения у ее мачехи родились дети. В 16-17 лет бабушку выдали замуж за жителя Ахалкалака, которого она не любила. Замужество оказалось неудачным. Из-за постоянных унижений и бесчеловечного отношения бабушка вынуждена была убежать из дома. Так она оказалась в Хашури. Бабушка не любила рассказывать о себе. И то, что я знаю, я слышал от своего отца”,- сказал Тенгиз.

Со вторым мужем, Гукасом, Ареват познакомилась на станции в Хашури. Молодой уборщик не смог равнодушно пройти мимо рыдавшей красавицы. Их встреча стала судьбоносной. Гукас сам пережил страшное потрясение. В грузинском селе, где он жил, турки изнасиловали его жену, которая после этого сошла с ума, а потом умерла, оставив сиротами двух малолетних детей – Шалико и Марусю. Ареват стала для них любящей матерью. В этом браке родились еще трое детей, в том числе отец Тенгиза Сергей.

Спустя некоторое время Ареват узнала о том, что ее отец жив, живет в селе Сарнахбюр Ширакской области и что ее фамилия Варданян. Она приехала в Армению, встретилась с отцом. Подробности этой встречи родственники не запомнили, да и сама Ареват многое не рассказала. Тенгиз помнит слова отца о том, что в Сарнахбюре у них есть дом деда, но он им не нужен. 

“А когда к вашей фамилии прибавилась буква “ц”?” – спрашиваю Тенгиза, полагая, что бежавший из Эрзрума армянин вряд ли носил фамилию Микоянц.

“После моего рождения,- улыбнувшись уголком рта, ответил Тенгиз. – Однако это не единственная моя особенность. Со дня рождения у меня два имени – Сейран и Тенгиз. Мой отец очень любил сына своей сестры, которого звали Тенгиз. И когда я родился, он решил, что я должен носить это же имя. Когда бабушка узнала об этом, она очень рассердилась и заявила, что ее внука должны звать Сейран. Но, не дождавшись прихода бабушки, в метрике записали Тенгиз. В Хашури меня знают как Сейрана. Если спросите Тенгиза, не поймут, о ком идет речь. Жизнь удивительная штука: для армян я так и остался Тенгизом, а для грузин я Сейран. Когда в Тбилиси я поступал в техникум, меня спросили, как меня зовут. Я протянул им паспорт, а там было написано Тенгиз.

Однажды брат приехал в академию, искал меня, сказал, что ему нужен Сейран. А в Тбилиси меня никто по этому имени не знал. Потом он догадался и попросил позвать Тенгиза. “А, Тенго. Ну так бы и сказал, что тебе Тенго нужен…”

Тенгиз вновь замолкает. Я напоминаю ему свой предыдущий вопрос о языковом мышлении. Он щурит глаза и кивает: “Я думаю по-грузински, но моя душа и мысли с Арменией. Однако если бы мне вновь пришлось выбирать, где жить, я бы опять выбрал Тбилиси”. 

В семье Микоянц, кроме Тенгиза, росли еще двое сыновей – Давид и Пата. Из трех братьев путь, связанный с искусством, выбрал только Тенгиз. 

- В вашей семье кто-то имел отношение к искусству? 

- Отец. Он рисовал, танцевал, играл на духовых инструментах. Я, честно говоря,  хотел играть на скрипке, очень любил этот инструмент, но моя мечта так и осталась мечтой. Я не научился играть на скрипке, так как родители не могли ее купить, она стоила дорого. Потом магазин музыкальных инструментов в Хашури закрылся, а с его закрытием отпала и моя мечта стать скрипачом. И вот в один из дней я взял в руки кисть. Мне кажется, гены отца проснулись только у меня и, честно говоря, довольно поздно… 

- Поздно? Насколько поздно? Если не ошибаюсь, Поль Гоген и Анри Матисс начали рисовать после 30-ти. 

- Да, но тогда я об этом не знал, чтобы не переживать из-за того, что поздно увлекся рисованием,- смеется Тенгиз. – Я начал рисовать в 15-16 лет, а в советское время это считалось уже “поздним” возрастом.    

- Когда в этом возрасте влюбляются, то или начинают петь, или писать стихи, а ты стал рисовать. Может, влюбился? – спрашиваю я. 

- Да, было такое,- улыбаясь, говорит мой собеседник. – Но в человеке должно быть стремление, желание танцевать, петь, рисовать, должна быть искра, которая однажды вспыхнет. Например, мне могут сказать: Тенгиз, нарисуй капусту. Но если в тебе нет желания рисовать капусту, ты ее не нарисуешь. А если есть… Я могу нарисовать эту капусту так, что душа запоет. В этом и состоит истинное призвание художника. 

К окончанию школы вопрос выбора специальности уже был решен, и после возвращения из армии Тенгиз поступил в Тбилисское художественное училище имени М.Тоидзе, где проучился два года. Следующим шагом стало получение высшего академического образования. У Тенгиза была возможность учиться в Санкт-Петербургской академии художеств. “Получилось так, что я познакомился с ректором Ленинградской академии художеств, получил от него приглашение, записал номер телефона, и оставалось только поехать в Питер. А там жил мой дядя, и когда он узнал об этом, то начал ворчать – мол, что ты потерял в холодном сыром городе, если можешь учиться в теплом Тбилиси. “Не знаю, если б я настоял на своем и поехал в Ленинград, возможно, я сейчас жил бы там,- говорит Тенгиз. – Но произошло то, что произошло. Я поступил на факультет дизайна Тбилисской академии художеств. Не хочу сейчас говорить о том, почему не на отделение живописи, так получилось... Тогда я думал, что поступлю, а потом сменю факультет, но не сделал этого и окончил академию как дизайнер”.

По словам Тенгиза, работа дизайнера требует максимальной конкретики и дисциплины, между тем его призвание – живопись. “Я могу три дня рисовать и пять дней спать. Рисовать то, что хочу, рисовать так, как я вижу – вот та свобода художника, которая из-за капризов заказчика недоступна личности,- объясняет Тенгиз. – Я могу взять квартиру и сделать весь дизайн с нуля, ведь это моя специальность. Но вместо этого могу еще раз нарисовать Авлабар. Когда я решил, что не буду заниматься дизайном, меня начали убеждать, что оформление дома более прибыльная работа. Однако в моем случае жизнь доказала обратное. В трудные 90-е годы я содержал семью именно благодаря продаже картин. Трое моих сыновей выросли и получили образование на средства, вырученные от продажи произведений искусства”.  

-Где ты берешь эти яркие, неновые цвета, иногда нереальные, но чрезвычайно теплые? – спрашиваю Тенгиза.

-В Тбилиси, это он мне дает эти цвета, а еще помогает то, что я армянин – абрикосовый цвет в моих генах. Тбилиси очень теплый город. Невозможно жить здесь и рисовать другими цветами. Впервые я увидел город вечером, когда уже зажигались огни, и влюбился навсегда.

-Я заметила, что ты не рисуешь портреты. Вместо этого превалируют изображения города. Почему?

-Люди неблагодарны,- Тенгиз вновь смеется. – Рисуешь, а им не нравится, говорят, что не похожи, а я их вижу именно такими. Несколько лет назад произошел случай, после которого я решил не рисовать людей. Я получил заказ на создание бюста (параллельно с живописью я занимался также скульптурой). Когда заказ был готов и пришло время платить за работу, родственники этого человека начали обсуждать, говорить, что не похож, что это не он и так далее. Брат мой по характеру очень вспыльчивый. Он просто взял и разбил бюст. Вот тогда я решил, что не буду изображать людей. Дома, улицы, деревья не жалуются, не спрашивают, почему я нарисовал их в кремовых,  розовых тонах, ведь они черного цвета. Очень люблю делать коллажи. Люблю работать на больших полотнах – пространственность меня очень привлекает.

Жена Тенгиза (Сейрана) Нино (Гана) тоже художница, и у нее, как и у мужа, два имени. Они познакомились и поженились в 1993 году. Микоянцы вырастили трех сыновей, младшие двое – близнецы. Тенгиз говорит, что очень хотел бы назвать сыновей армянскими именами, но вместе с женой выбрали имена Артур, Александр, Сергей, так как грузинская реальность диктует другое. “Один из мальчиков-близнецов носит имя моего отца – Сергей. Но как бы мне ни хотелось, я не смог бы назвать кого-то из них именем своего деда. В современной Грузии трудно прокладывать себе дорогу, если тебя зовут Гукас. Кроме того, у них грузинское мышление. У меня есть мечта – хочу, чтобы мои невестки были армянками, но и она, наверное, не сбудется…”- с грустью говорит Тенгиз. 

Никто из сыновей, выросших в среде художников, не пошел по стопам родителей. “Ничего, внуки будут рисовать, - обнадеживаю моего собеседника. – Есть же выражение “природа на детях отдыхает”. Так часто бывает, ты не единственный”.  Тенгиз улыбается, отмечая, что до появления внуков еще нужно убедить сыновей жениться. Мечтает, чтобы в мире царил мир, чтобы Арцах был с матерью-Родиной, чтобы семьи были здоровы, успешны, жили в согласии. Как минимум раз в год Тенгиз приезжает в Армению – или по собственной инициативе, или для участия в пленэрах. У него даже есть туманяновский цикл. С большой любовью вспоминает симпозиум, организованный в 2021 г. в Арцахе. В последний раз он приезжал в Армению в ноябре прошлого года. Вместе с тремя грузинскими художниками Тенгиз принял участие в осеннем пленэре, организованном в Гюмри фондом “Ардини”. В Грузию вернулись с большими впечатлениями. 

В заключение нашей беседы задаю Тенгизу несколько блиц-вопросов.

- Что для тебя Армения?

- Армения – земля моих предков, зов крови, вера, язык. Особенно люблю Лори – природу и церкви этого региона.

- Что для тебя Тбилиси?

- Тбилиси для меня все. Он дал мне дом, семью, специальность.

- Где бы ты хотел побывать в Армении, где еще не был?

- Я не был во многих местах, но особенно хотел бы посетить Хор Вирап и Татев. 

P.S. С 2005 года Тенгиз Микоянц организовывал персональные выставки в Ереване, Тбилиси, Москве, Санкт-Петербурге, Тюмени. Его работы хранятся в частных коллекциях в США, Великобритании, Германии, Италии, Франции, Грузии и многих других странах.

В 2011 г. Министерство диаспоры РА наградило художника медалью “Аршил Горки”, которая вручается за вклад в дело распространения и популяризации армянского изобразительного искусства (живописи, скульптуры, графики) в диаспоре. 

Главное фото: Юрий Мечитов 

В статье использованы фотографии фонда “Ардини” и из личного архива Тенгиза Микоянца