С разрешения начальника управления по УИУ Министерства юстиции РА Hetq.am побывал в уголовно-исполнительном учреждении “Нубарешен”, где в одном из следственных кабинетов побеседовал с участником Карабахской войны, разведчиком Согомоном Кочаряном, который в 1995 году по обвинению в убийстве азербайджанца, подданного Ирана был приговорен к смертной казни (в 2003 г. указом президента РА смертная казнь была заменена на пожизненное заключение) и уже 19 лет находится в тюрьме. 

Напомним, что Hetq.am изучил в архиве судов уголовное дело Согомона Кочаряна.

Согомон, расскажите немного о себе. Как Вы приехали в Горис, как оказались на войне?

Я родился в 1966 году в Баку, там и вырос. С 4-го класса у меня появилась любовь к оружию, к военному делу. Я зашел к школьному военруку и попросил научить меня обращаться с оружием. Он спросил, зачем мне это нужно, и я ответил, что читал немного историю Армении и хочу в будущем стать военным, чтобы защищать свой народ. На четвертый день учитель опешил: я за 12 секунд разобрал и собрал автомат. Отец дал мне книгу “Давид Бек”, сказал – почитай.  Потом я прочитал “Раны Армении”, “Мхитар Спарапет”, и у меня уже появилась  ненависть к туркам. Отец говорил мне, что мы живем в коммунистическую эпоху, где любовь к нации не приветствуется. Он также говорил: ты должен знать нашу историю, потому что если нация забывает свою историю, она повторяется... Потом в Баку начала проводиться скрытая антиармянская пропаганда.

Какие это были годы?

Это был 1983-й год. Отец говорил, что мы живем в окружении врагов: да, у меня есть друзья-азербайджанцы, они улыбаются, смеются, но ты всегда должен знать, что они держат в кармане нож, который в любой момент могут вонзить тебе в сердце.

Когда Вы приехали в Армению?

В ноябре 1988 года. Я приехал, чтобы войти в состав отряда. Мне сказали: ты бакинец, мы бакинских не берем.

А как Вам удалось войти в разведывательный отряд? Расскажите немного о войне.

Командиром отряда “Мхитар Спарапет” был Лермент Саркисян. Мне сказали: иди изучи Шурнух. Дали ружье. А я любое оружие проверяю сам. Проверил и увидел, что там есть застрявший патрон, а значит, стрелять из этого ружья было невозможно. Я рассердился и сказал: “Что это вы делаете? Я же ночью должен дежурить, вдруг не смогу стрелять. Я-то ладно, но в селе есть женщины, дети. Убить всех должны что ли?”. Мне сказали: если турки придут, ты не успеешь выстрелить, а я им в ответ: вы еще не знаете, как я стреляю.

Где участвовали в боях?

Сперва в Шурнухе...

Потом Вы были ранены, получили контузию...

В первый раз я был ранен как раз в Шурнухе, а первую контузию получил в Корнидзоре. С 14-ю ребятами мы перекрыли Лачин и дорогу на Кубатли. Это были первые операции, которыми мы показали, на что способны. Дорогу мы блокировали в течение суток. Это было до захвата Лачина. 

Согомон, кого Вы помните из вашего отряда?

Лермент Саркисян умер, Арсен, Степа.. Насколько мне известно, они сейчас в “Еркрапа”. Лично знаком с Командосом, поскольку выполнял его приказы. Какое направление он называл, туда мы и направлялись, вели бои. Он более подробно сможет объяснить, какие действия мы выполняли.  

Вы были в разведотряде?

Да, в Горисе.

Вы участвовали в войне до установления перемирия в 1994 году?

Да. В 1993 году, когда меня выписали из больницы, я прибыл в разведроту Горисского полка. Мне сказали: поправляйся, готовься, так как после этого ты должен собрать своих разведчиков.

Семью создали после установления перемирия?

Во время войны. Мы сидели с товарищем, беседовали. Он спросил, есть ли у меня девушка, на которой я хотел бы жениться. Я сказал, что есть. Он продолжил: “Посмотри на меня, я не думаю о том, что умру, потому что у меня есть сыновья. А если ты умрешь, кто будет носить твою фамилию?” Но я не знал, как объясниться в любви, потому что долго не общался с девушками... На следующий день пришел к своей девушке и спросил: ты будешь жить одна? Она ответила: пока не найду хорошего парня и не выйду замуж. Я ей говорю: а я чем плох. На следующий день мы пошли в ЗАГС и подали заявление. (Жена Согомона умерла два года назад от тяжелой болезни, а этой весной его дочь, Сюзи Кочарян, покончила жизнь самоубийством. – Авт.) 

А как содержали семью после перемирия? У Вас была работа?

Когда мы покинули позиции, я начал готовить солдат. Это была моя работа, я состоял на службе.

Подойдем к 95-ом году. В уголовном деле написано о Вашем тяжелом социальном положении, о том, что Вы работали в Доме офицера...

В Ереван я приехал по просьбе Аркадия Ивановича Тер-Тадевосяна. Мне надо было войти в состав разведывательного батальона. Он мне сказал: потом вступишь, сейчас нужна твоя помощь. Речь шла об иранцах. Он сказал, что иранцы должны открыть рынок, и мне предстоит заняться вопросами безопасности. А я располагал информацией о том, что иранцы привозят отравленные продукты питания, которые оказывают воздействие на женщин – они становятся бесплодными или дети рождаются мертвыми. Когда я приехал в Ереван, то начал изучать торговые точки. Во многих местах работали азербайджанцы. Я сообщил  об этом в министерство безопасности.    

Какие шаги были предприняты после этого?

Никаких шагов не было.

Почему Вы появились на автомагистрали Ереван – Горис?

Все данные я передал в министерство безопасности, написал докладную, сообщил, кто какой товар привозит из Ирана. В министерстве говорили: ты должен поймать и привезти водителя. Я не хотел вмешиваться, говорил, что товары привозят каждый день, надо останавливать и проверять машины. Они отвечали, что не могут, так как отношения с Ираном могут испортиться. Я сказал, что операция должна начаться незаконно, чтобы можно было разоблачить. 

Согомон, расскажите, пожалуйста, более подробно.

Мы были в Ереване, в Доме офицеров. Мой друг зашел в магазин иранцев, который находился на первом этаже гостиницы “Эребуни”. Потом пришел и сказал: “Знаешь, кого я встретил? Азербайджанца”. Я ответил: значит, он не один, как он проник в Армению? Пока мы вместе отправились туда, но он уехал. Я лишь успел зафиксировать номера его фуры. Я сказал товарищу: “Сако, мы должны во что бы то ни стало его поймать, а то он уедет из Армении”. Единственная дорога, по которой можно убежать, проходит через Горис. От меня требовали доказательств, говорили – поймай, приведи. Я должен был отправиться один, чтобы не втянуть ребят в беду. 

То есть Вы отправились туда, что сдать Ираджа органам безопансости?

Да... Когда в этот день фура приехала, я прострелил покрышку. В деле, кажется, говорится о ноже в чехле, который принадлежал ему. Он вытащил нож, я выстрелил ему в локоть. Ранение руки не было случайностью, случайностью было то, что он упал.  

Вас обвинили в предумышленном убийстве в корыстных целях. Однако в деле есть заключение судмедэкспертизы о том, что Ирадж Пур Мирзабек умер от травмы головы, которую он получил в результате падения.

Если бы я хотел его убить, то убил бы одним выстрелом.

В уголовном деле есть письмо, которое Вы написали судье. Там Вы пишете, что азербайджанцы со смехом рассказывали, что в Армении спят с 18-летними девушками...

С 13-14-летними.. Кроме того, я видел, как армянские девушки уходили с турками. Я говорил им: раньше наши бабушки бросались в ущелье, чтобы турок к ним не прикоснулся, а вы спите с турками...

Как Вы думаете, почему после произошедшего система не оказала помощь разведчику?

После произошедшего ко мне пришли 1-2 человека. В ходе беседы речь зашла о том, чтобы я не давал показаний, не называл истинную причину. Мне сказали: если ты назовешь настоящую причину, отношения с Ираном ухудшатся, а у нас нет другой дороги, мы в блокаде. Уговор был такой, что через два года меня освободят.

Обещанные ими 2 года тянутся уже 19 лет...

Но через 3 года я начал писать об истинных причинах этого случая.

Как Вы жили в тюрьме эти 19 лет?

Как в аду... Для меня самое тяжело – это закрытое состояние, отсутствие пространства. Пять лет я не видел солнечного света. Кормили раз в два дня. В обеде было пять зерен и 10 червей. Картошку варили вместе с грязью...

Вы ждали приведения в исполнение смертной казни? Когда дверь открывалась, Вы думали о том, что Вас ведут на расстрел?

Многие из ребят так думали, но я был безразличен. Во время войны я так часто смотрел смерти в глаза, что стал безразличным. Я не боюсь смерти. Скажу так: смерть для меня – свобода, я от всего освобожусь.

А через 2 года, как было обещано, из системы пришли повидаться с Вами?

Нет...

Поэтому в 2004 году Вы вынуждены были бежать?  

Как только нас привезли в горисскую тюрьму, ко мне пришли два человека из министерства безопасности. Я спросил их: где ваше обещание, что через два года вы меня вытащите отсюда? Они мне заявили: ты уже чересчур долго сидишь, покажи, на что ты способен. То есть я еще должен был показать, смогу ли я выпутаться из этой ситуации, смогу ли выбраться отсюда. Я сказал, что смогу выйти. Пришел в камеру, рассказал Мгеру (речь идет о пожизненно заключенном Мгере Енокяне. – Авт.). Я сказал ему: Мгер джан, мы это сделаем, потому что когда меня привели в камеру, то я уже знал, как можно выйти. Но, по их словам, в случае побега нас должен был поджидать сотрудник безопасности, чтобы убить нас. Мы убежали совершенно неожиданно.

Вам дважды – в 2004 и 2009-ом – удавалось сбежать, не повредив никого...

Мы убегали именно с этим условием: не брать на себя грех пролития крови армянина.

На воле Вы оставались 1 месяц, 20 дней, дышали свежим воздухом, никаких проступков не совершили. В суде Вы заявили, что оба бегства были акциями, чтобы власть обратила внимание на ваши дела, пересмотрела их. Это так? 

Да, это были акции. Мы хотели показать, что мы люди, а не людоеды, и хотим жить среди людей... Нас всегда представляли как убийц, зверей, которые убили человека ради еды и одежды. Но я готов отдать жизнь за каждого, кто живет в Армении. Я умру с голоду, но никому вреда не причиню. Если мне понадобится хлеб, я не постесняюсь подойти и попросить. Мне будет стыдно украсть, но просить – нет. В Давидашене я сидел в саду, не мог больше ходить, так как ноги опухли. Первыми ко мне подошли дети. Мальчик 10-11 лет подошел, положил руки мне на колени, посмотрел мне в глаза. В этот момент он как будто придавал мне силы, утешал. Потом ко мне подсел пожилой мужчина, который сказал: ты с утра сидишь в парке, почему не двигаешься с места? Я ему ответил: отец, ноги опухли, болят. Он еще сказал: знаю, кто ты, и удивляюсь – о тебе написали столько плохого, но я повидал жизнь и, разговаривая с тобой, вижу, что пишут неправду, к плохому человеку дети не станут тянуться. Потом он достал пять тысяч рублей, чтобы дать мне. Я сказал: не надо, у меня есть деньги... 

Почему оба раза Вы убегали с Мгером Енокяном? В своих книгах Мгер пишет об этом так: “С Согомоном я убегал, потому что он не преступник”.

Я его тоже так воспринимаю, потому что видел, как он здесь жил. Он возводит стену между собой и окружающими. И те, перед которыми он возводил эту стену, потом, как я убеждался, дейстивительно были преступниками. Я первый человек, который понял его, а он – меня. Мы могли долго не общаться друг с другом, но стоило кому-то из нас сказать одно слово – и мы сразу понимали друг друга. Между нами есть духовное братство.  

Фото Нарека Алексаняна

Продолжение следует