Однажды ученики одного из младших классов одной из общеобразовательных школ Еревана спросили свою учительницу, почему их одноклассник Нарек отличается от них.

- Мы все похожи друг на друга, мы все понимаем друг друга, кроме него, - сказали ученики.

- Он не понимает вас, ребята, потому что он китаец, - после некоторого раздумья ответила учительница.

Нарек не был китайцем. Он был армянским ребенком. Умственно отсталым. В рамках программы интеграции здоровых детей и детей – инвалидов его поместили в общеобразовательную школу, с «нормальными» детьми, по возрасту намного отстающими, а по умственным способностям намного опережающими его. Для Нарека, который не знал даже буквы, сидеть с третьеклассниками на уроке, скажем, арифметики, было скучно; он шалил, не слушался, дергал ребят. Но теперь они знали причину: Нарек – китаец.

Каждый индивидуум пытается скрыть свои недостатки. Вот и общество, состоящее из бесчисленных индивидуумов, стремится скрывать свои «пороки» - людей, подобных Нареку. Не говорить о них, вести себя так, будто их не существует.

На одной из центральных улиц Еревана часто можно встретить парня, который с трудом ковыляет от одной машины к другой на перекрестках и просит денег. Он умственно отсталый. Люди с испугом шарахаются от него, как от чего-то неизвестного и противного.

Многие с брезгливостью отворачиваются: девять из десяти опрошенных простых граждан говорили, что такие дети рождаются только в семьях пьяниц, заядлых курильщиков и безнравственных людей.

Некоторых «полноценных» людей он раздражает, потому что вызывает угрызения совести и неясное чувство вины своей неполноценностью. Многие, бросив беглый жалостливый взгляд, ускоряют шаги: народная мудрость гласит, что таких людей жалеть нельзя, а то еще перекинется на тебя.

«Опять этот псих», - смеются некоторые.

Умственная отсталость - болезнь, которую простыми словами можно охарактеризовать так: умственный возраст не соответствует биологическому возрасту. Это не имеет ничего общего с сумасшествием.

Умственная отсталость подразделяется на три основные категории: дебилизм, имбецилизм и идиотизм.

Дебилизм-самая легкая стадия. Страдающие дебилизмом люди вполне вменяемы, воспринимают окружающий мир, и если с ними упорно работать, то можно достичь значительных результатов в их развитии.

Идиотизм-самая тяжелая стадия. У идиотов отсутствует восприятие окружающего мира. У них в основном постельный режим, и за ними нужен уход.

Имбецилизм – средняя стадия.

Последние две недели я почти живу в шенгавитском центре для детей - инвалидов «Пркутюн» («Спасение»). От других подобных НПО его отличает действующий при нем Центр дневной занятости для умственно отсталых детей. В Центр в основном ходят дети с диагнозом дебилизм. Есть несколько имбецилов. Большинство детей страдают также детским церебральным параличем.

Здание, где расположен Центр, ничем неприметно, это - двухэтажный «советский» дом. Зимой снаружи теплее, чем в его серых стенах. Но холод каменных плит как-то сразу расстапливают радушные улыбки детей, их воспитателей и учителей. Каждый раз я переступаю порог здания с этим ожиданием совершенно другого мира, настолько позитивного, что «нормальным» людям не мешало бы время от времени приходить сюда «на практику».

В центре действуют разные кружки. Все кружководы работают бесплатно; некоторым, которые приходят издалека, возмещают только дорожные расходы.

Комната керамики – самая теплая из-за печи для обжига. Работа здесь кипит. Давид строит церковь, и все дружно помогают ему. Делают кирпичики из глины, обтесывают их и раскладывают на столе для просушки. У Нарека дрожат руки, ему трудно справиться с толстым глиняным жгутом, из которого он вырезает кирпичи, его лицо даже покраснело от натуги.

Их учитель, товарищ Ашот, посадил Геворга у стены, дал в руки «дирижерские палочки» - две кисти, скомандовал дать ребятам темп работы. Геворг не работает с остальными: способности не позволяют.

- Вот закончу с церковью, вылеплю что-нибудь и подарю вам, - говорит мне Давид.

После почти двухнедельного общения с этими детьми мне удалось отучить их называть меня «товарищ», так, как они обращаются к своим учителям. Но от «выканья» некоторые еще не могут отвыкнуть.

- Хорошо, - говорю я.
- Вы любите цветы?
- Очень.
- Тогда я сделаю горшок, посажу комнатное растение и подарю Вам, хорошо?
- Буду ждать, - улыбнулась я.
- Вы будете заботиться о цветке, поливать его?
- Конечно!

Через некоторое время он прихрамывая с озабоченным видом подошел ко мне.

- Знаете, с этой церковью столько работы, уж и не знаю, когда закончу. Так что, может я сделаю ваш подарок очень-очень поздно. Но Вы не подумайте, что я забыл, хорошо? Я обязательно сделаю.

Я пообещала ждать, сколько понадобиться.

Алик обтесывает кирпичи. У него проблема с речью. Мне приходится напрягаться, чтобы понять, что он говорит. Днем Алик в Центре, вечером работает в автомастерской.

Его глиняная девушка, стоящая на полке - совершенна. Алик также хорошо рисует.

Среди его рисунков я замечаю один на военную тематику.

- Это не я, это Гевонд сделал, - говорит Алик и сразу же забыв о своих рисунках, повел показывать работы друга.

Ребята очень сплоченные. Они вместе ждут, когда родители придут забрать их. Вместе пытаются объяснить обидчикам на улице, что хотя они и отличаются от остальных, но это не повод насмешек.

Ашот болтает без умолку, в перерывах наспех обтесывая кирпичики. Он - борец за справедливость с ярко выраженным «эго».

- Не слушайте его, - шепчет Алик, - он немножко того (крутит пальцем у виска).

Их учитель, товарищ Ашот сам из Шенгавита, живет неподалеку от центра. Он занимается с ребятами лишь с сентября этого года, а кажется, что знает их вечность.

- Конечно, я всегда был знаком с ними! – смеется он. – Я был их блуждающей душой, только они об этом не подозревали.

Ашота не интересует, кто чем болен, он даже не знает историй их заболеваний, уверен, что многие дети тут намного талантливее «нормальных» детей, и если с ними упорно работать, то результат превзойдет все ожидания. Глядя на работы его учеников, ничуть не сомневаешься в этом.

- Понимаешь, у них могут открываться двери, закрытые у нас. Просто надо докопаться до их существования, помочь им распахнуть эти двери.

- Вот мы говорим, не могу работать, музы нету, а у них такого не бывает. У них всегда есть вдохновение.

Ашот уверен, что причина болезни людей – грехи, совершенные каждым из нас в прошлом, невольные или вольные нарушения священных законов природы. Может, помощь этим детям для него - искупление своих ошибок?

В кружке керамики только мальчики. Ашот верит, что глина и женщина – понятия несовместимые.

Девочки занимаются вязанием, рукоделием, рисоделием. Они менее охотно общаются со мной, чем мальчики. Смотрят с застенчивой, милой улыбкой и молчат.

Аревик и Абгар раскрашивают картинки. Контакт между мной и Аревик устанавливается сразу. В ней столько невыраженной любви и нежности, что она готова выплеснуть ее на каждого.

Мы даже немного беседуем. Несколько лет назад это было бы невозможно. Когда Аревик поступила сюда, она не разговаривала даже жестами. Теперь ее слова вполне можно разобрать.

Я их фотографирую цифровой камерой, и они бурно выражают радость, когда видят себя на экране.

В самом конце сидит Давид. Он всегда аккуратно одет, подтянут, при галстуке. Его здесь называют будущим депутатом.

Ваагн довольно агрессивный, сразу чувствует, когда его не любят, сторонятся его и отвечает тем же. А вот если полюбит кого-нибудь, то это навсегда.

С каждым ребенком индивидуально занимается дефектолог Термине.

Термине говорит, что у Ваагна абсолютный музыкальный слух. Он обожает покупать кассеты, причем каждая кассета должна быть в нескольких экземплярах. Один из его любимых певцов – Арам Асатрян. Он может купить штук пять кассет Асатряна, но откроет только одну коробку, а остальные будет весь день таскать с собой, пока не надоест. Благо, продавцы в магазине рядом с его домом оказались понятливыми и согласились обменять кассеты.

- Как умственно отсталые дети ощущают свое различие от других? – спрашиваю у Термине.

- Они в основном не ощущают своей умственной отсталости, например, не чувствуют, что сказали что-то смешное или странное. Так как большинство имеет и ДЦП, они думают, что люди смеются над ними, потому что они хромают (ДЦП прежде всего поражает конечности).

Правда, есть и более сознательные. Например, Гевонд удивляется, что ему 21 год, а он только-только начинает учить буквы, как его семилетний брат.

Наверно, тринадцатилетний Арсен тоже из таких детей. При одной из встреч он мне доверительно сообщил, что любит одну девочку, ее зовут Майин.

- А она знает, что ты ее любишь?

- Нет.

- Почему?

- Потому что Тигран тоже в нее влюблен, а он нормальный.

Он говорит это с улыбкой, без тени озлобленности или печали, как о чем то, что в рамках нормы.